Актуальные вопросы тюркологических исследований

XXXV Kononov Memorial Lectures 76 Исемем Габдулла — Алла бәндәсемен, // Алланың барлык колларыннан иң оялчаны мин» [3] — «Остановить на этом свой калям // За разреше- ньем обращаюсь к вам. // Писать стихи во мне уменья нет, // Одной от- вагой я ступил на след. // Мне имя Габдулла, Аллаха раб, // Ничтожней- ший из всех и слаб» [1]). Влияние просветительской поэзии во многом соотносимо с классической, так как просветители в своем творчестве продолжали многие традиции восточной словесности. Однако можно выделить здесь обилие символов света и других символических обра- зов, которые поэт относит к характеристике журнала («Сез хыялланган ефәк яулык та — // Чынында шушы журнал, ул — сезнең шәмегез. // Журналның кәгазе — сезнең өчен көзге, // Алдыгызда яктыртылган чы- раг ул» [3] — «Он — шелковый платок, твоя мечта; // На самом деле он для вас свеча. // Его бумага — зеркало для вас, // Журнал — фонарь, засвеченный сейчас» [1]). Тематика и адресат также связаны с просве- тительской направленностью стихотворения, поскольку намерение по- эта заключается, наряду с восхвалением конкретного журнала, в разъ- яснении своему народу блага просвещения. Влияние формирующегося рекламного дискурса проявляется главным образом в обилии призывов и сравнений. Если сравнение объекта восхваления с положительными образами характерно и для стихотворной похвалы, то призывы к дей- ствию скорее сближают стихотворение Тукая с жанром хитапа. Сред- ства, оформляющие рекламную функцию, в данном случае связаны с поэтическими традициями тюркских литератур, что отражает незавер- шенность процесса обращения просветителей к новому виду дискурса. Тем не менее это стихотворение Тукая — яркое свидетельство того, что на рубеже веков просветительские по духу произведения могут содер- жать черты разных жанров и видов дискурса. О стихотворении «Что говорят те, кто сотрудничает в «Эль-гаср- эль-джадиде»!» можно в общих чертах сказать то же, что и о «В саду знаний». Оно так же выдержано преимущественно в рамках просвети- тельской поэтики, причем в жанровом отношении его можно отнести к касыде — стихотворной похвале. Обильны символы света и жизни («Караңгылыкта нур тараттык без; // Бу үлгән милләтне тергездек без» [16] — «Распространяли свет среди кромешной тьмы, // Умершей на- ции жизнь возвратили мы» [15]). Своеобразно здесь повествование не от лица поэта, как в предыдущих двух стихотворениях, а от лица сотруд- ников журнала. Это достаточно нетипично для просветительской лири-