В Санкт-Петербургском университете прошла открытая лекция филолога-слависта, переводчика и литературного критика, профессора Токийского университета Мицуёси Нумано.

Профессор Мицуёси Нумано переводил на японский язык книги Чехова, Набокова, Грина, Довлатова, Окуджавы и Бродского, а также Виктора Пелевина и Татьяны Толстой. В 2001 году вместе с Григорием Чхартишвили, более известным как Борис Акунин, работал над изданием сборника произведений современных японских писателей «Он. Новая японская проза», в предисловии к которому постарался развеять у российских читателей стереотипы о Японии и рассказать о ее современной литературе.

В ходе лекции профессор Мицуёси Нумано рассказал об истории японской литературы, а также провел ряд параллелей с литературой русской.

Говорят, что японская литература строится на истории, культуре и языке, однако в ней гораздо больше составляющих, ее нельзя понять за счет навешивания стереотипных ярлыков.
Профессор Мицуёси Нумано

«Лично я отношусь скептически к определению культурной сущности страны в двух словах. Например, говоря "Япония — страна самураев", из числа ее граждан вычеркивают совсем негеройского вида мужчин наподобие меня», — отметил господин Нумано.

Выступление лектор построил вокруг ряда факторов, которые, на его взгляд, сформировали японскую литературу.

Первый из них — это длинная и непрерывная история. Старейшие японские литературные памятники, которые датируются VIII веком, «Записи о деяниях древности» («Кодзики») и антология поэзии «Собрание мириад листьев» («Манъёсю»), как рассказал профессор, до наших дней дошли в цельном виде. Связано это с тем, что новые формы и стили не вытесняли старые, а наслаивались на них. Так возникла историческая непрерывность японской литературы, которая гармонично совмещает несколько направлений.

«Наиболее очевидной эта ее особенность становится в сравнении с Россией, где, как писал Юрий Лотман, развитие культуры носило взрывной характер. Когда происходит взрыв, все прошлое отрицается: вспомните футуристов», — замечает Мицуёси Нумано.

Вторая особенность японской литературы состоит в том, что она подвергалась сильному иностранному воздействию. С IX до середины XIX века страна пребывала под влиянием Китая: отсюда через корейское государство Пэкче в Японию проникли буддизм и конфуцианство. Кроме того, японцы, у которых не было письменности, стали использовать и модифицировать китайские иероглифы, а японская литература долгое время была двуязычной.

«Чем-то похожая история в XIX веке была и в России. Высшие слои в быту говорили на французском языке; на нем публиковались Пушкин, Чаадаев, Тютчев», — отметил Мицуёси Нумано.

В 1868 году в Японии начался период Мэйдзи. Открывшаяся миру страна стала активно интересоваться западной культурой. Именно тогда под влиянием европейских авторов — от Шекспира и Гете до Тургенева и Достоевского — и начала складываться современная японская литература.

А вот реставрацию Мэйдзи можно сравнить с Петровскими реформами, когда Россия тоже активно впитывала в себя западную культуру, а русская литература формировалась на европейской основе.
Профессор Мицуёси Нумано

Третьим фактором, по мнению филолога, стали климатические особенности Японского архипелага. Смена времен года здесь ярко выраженная, и его жители наслаждаются красотами каждой поры, описывая свое восхищение в литературе. В традиционных коротких стихах хайку сезонные слова — это обязательный элемент: в помощь литераторам даже создавались специальные словари сезонных слов.

«Такая теория поэзии с акцентом на изображение смены времен года, пожалуй, чисто японская особенность, которую в России с ее длинной суровой зимой и скоротечным летом воплотить было бы сложно», — считает гость.

Если отвлечься от внешних обстоятельств развития японской литературы и обратить внимание на сам текст, а точнее на способы передачи в нем настроения, нам откроются такие его черты, как лиричность и эмоциональность. «В Японии почти не было произведений, написанных в жанре героического эпоса. Со Средних веков в литературе преобладала стихотворная форма танка, выражавшая не радость и смех, а печаль и слезы. Японская литература больше склоняется к внутреннему эмоциональному поиску, нежели к противостоянию обществу или истории, здесь всегда больше почитались чувственные выражения, нежели рациональные, моральные структуры», — отмечает исследователь.

По его словам, именно поэтому японцам порой сложно понять религиозные мотивы в произведениях Толстого и Достоевского, которые в своем творчестве постоянно обращаются к теме Бога. «И хотя Достоевский у нас очень известен, один критик сыронизировал, что японцам, не понимающим русской религии, не уловить сути его произведений. Это, конечно, преувеличение, но доля правды здесь есть, — говорит профессор, отмечая, что именно этот автор подтолкнул его к изучению русского языка. — Во что бы то ни стало я захотел прочитать этого великого писателя в оригинале и посмотреть, о чем же он на самом деле писал на своем родном языке. Вот с этого все и началось».

Центральными же для нескольких веков японской культуры являются, по словам лектора, эстетические категории моно-но аварэ, югэн и ваби-саби.

• Моно-но аварэ — «очарование неуловимостью и бренностью жизни», гармоничное настроение, возникающее, когда объективный мир вещей и субъективный мир чувств объединяются в единое целое
• Югэн — нечто недосказанное, интуитивное и едва уловимое
• Ваби-саби — эстетическое мировоззрение, описывающее красоту несовершенного, незаконченного и мимолетного

К современной европеизированной жизни Японии эти понятия уже не имеют отношения. Зато популярность набирает слово каваий, которое изначально применялось по отношению к детям или маленьким красивым вещам.

Когда я недавно издавал новый перевод сборника коротких рассказов Чехова, то не знал, как перевести название одного из них — «Душечка». В результате мучений наконец решил передать его как «Каваий»«, — признается профессор.

«Если ключевые слова японской эстетики, от моно-но аварэ до каваий, поставить в один ряд, мы увидим нечто общее: тягу достичь единения с миром; желание насладиться глубокими недосказанными чувствами; стремление испытать удовольствие от тонких, маленьких, трудно определяемых абстрактных вещей, которые выражены неясно, метафорически. Превыше всего здесь — гармония», — объясняет лектор.

Подобные описания в изобилии встречаются, к примеру, в жанре дневников, которые часто вели представительницы аристократических семей. В Японии в Средние века социальное положение женщин было ниже, чем мужчин, однако в литературе они звучали намного ярче.

«Еще одна особенность японской литературы состоит в том, что среди выдающихся поэтов было много женщин. Среди них Сэй Сёнагон, ставшая автором знаменитых "Записок у изголовья", и Мурасаки Сикибу, написавшая роман "Повесть о Гэндзи", который по праву называют памятником мировой литературы, — говорит Мицуёси Нумано. — В современной России тоже много писательниц и поэтесс, известных во всем мире. Но если обратиться к прошлому, то мы увидим, что участвовать в литературном процессе женщины в России начали только с конца XIX — начала ХХ века».

Завершая выступление, профессор Нумано отметил, что в изучении литературы самое главное — это читать сами произведения. «Буду безмерно рад, если после лекции вам захочется познакомиться с японскими авторами, а возможно, и перевести их на русский язык. Я бы очень хотел, чтобы понимание различных сторон японской эстетики, которую невозможно постичь при помощи таких избитых стереотипов, как "самураи" и "гейши", в России стало более доступным».